у меня не было первоначального замысла вводить эту историю в основную ткань повествования о Докторе, Городе, Софи и т.д. Думаю, он поможет заинтересованным в судьбе Рихарта приоткрыть завесу тайны над его прошлым...
читать?
Потолок и четыре стены...
Для чего мне знать твоё имя?
Кем бы ни были я или ты —
Завтра мы уже будем другими...
Та заря будет алая вся,
И тебя поведут перед строем.
Кем бы ни были ты или я -
Завтра мы на секунду герои...
Потолок был низок, шершав, в клочьях пыльной паутины. По стене медленно полз вверх — к потолку — прямоугольник солнечного света, исчерченный ровными квадратами от решётки на окне. Медленно, неумолимо... Сперва он казался почти белоснежным, а чем ближе к вечеру, тем более наливался алым.
Сосед по камере — молоденький юнкерок, совсем мальчишка: глаза-черешни, прядки на мокрых висках, тонкая кожа в солнечных ожогах. До войны стихи читал, таскал кондуиты из кабинета директора да булки французские лопал с колбасой... Плакал. Упершись в стену упрямо лбом, тихо, чтобы не выдать себя. Его душило от сдерживаемых рыданий, он захлёбывался в беззвучном крике и молотил кулаком ненавистную стену — штукатурка от потёков крови побагровела. Этим утром им просунули под дверь две четвертушки листа и карандаш — кто-то, видно, сжалился и позволил отписать последние строчки родным. Доктор от своей доли отказался, и мальчишка строчил бисерным почерком сперва столбик поэзии, затем добавил короткую приписочку в конце, уронил взъерошенную голову на руки и притих...
Утром бумажки эти останутся здесь, на столе. Возможно даже, что попадут к адресату. Возможно — скорее всего — им окажется барышня. Та самая, с которой отплясывал мазурку и булкой угощал. Поплачет она? Поплачет, успокоится. Забудет. А у юнкера больше никого в этой жизни не останется — что ему теперь другие? Маменьку и ту, небось, вспомнит лишь завтра, когда будут стоять у стенки, глядя в холодные глаза винтовок.
- Скажите, вы не знаете, когда человек умирает, ему всегда больно?
Тот, к кому обратился мальчишка, пожал плечами, не отрывая неподвижного взгляда от квадратов. Так он сидел уже не один день, поджав колени к подбородку, не обращая внимания на тупую ноющую боль в правой руке. Как и след от окна она поднималась всё выше и выше, опухоль уже добралась почти до локтя, но ему было всё равно.
Порой надо пережить совсем немного, чтобы стать эмоциональным инвалидом. Слава Творцу, что чаще всего такое проходит, но вряд ли этот случай относится к категории подобных... Он просто не успеет... Сейчас он равнодушное, бесчувственное существо и даже не завидует дивной способности юнкера мучиться, очищаться через страдание.
- Глупо, Господи... Как же глупо... Как ягнёнок на заклании... А я... Я хотел на баррикадах... Как мужчина... В бою, в сражении, чёрт возьми!!! А тут... Как телёнок... Как быдло... На бойне... Не хочу, Господи, не хочу-у-у-у!!!
У мальчишки началась истерика. Доктор лёг на нары, отвернулся носом к стене, устраивая поудобнее искалеченную руку. У него есть ещё целая ночь, чтобы вспоминать...
@темы:
ПОСЛЕДНЯЯ ЗАРЯ,
писульки,
мозаика