Если твирь заместо крови - Язва не возьмёт...
читать дальше
Inspired by Nick Cave's charming voice
But my name was Elisa Day...
Третий день подряд Лондон был затянут непроглядной кисеёй тумана, словно на дворе стояла середина осени, январские морозы канули в никуда, снег стал таять на глазах - с моря принесло тёплый воздух. В сизом полумраке дома и предметы вокруг теряли свои очертания, и в комнатах газовые рожки не гасили весь день. А ведь до этого стояла ясная морозная погода, как и полагается в это время - сырость пришла внезапно, тем не менее она не оказалась убивающе неожиданной - здесь к подобным выходкам природы притерпелись.
За день до того, как началась эта свистопляска, мисс Крэйн, Патриция Крэйн, хмурая и сердитая, скучала у камина с книгой на коленях, но она не читала - машинально листала страницы. На миг её взгляд уцепился за строки, но тотчас же она раздражённо захлопнула книгу.
- Ерунда какая-то... - пробормотала Патриция, и тут внизу звякнул дверной колокольчик.
Минуту она прислушивалась, а затем позвала:
- Мэри! Кто там?
- Мистер Крэйн вернулся, мисс Пат.
- Чарли! - воскликнула девушка, поспешно убирая толстый том прочь.
В комнату быстрым решительным шагом вошёл, почти влетел молодой человек. Стороннему наблюдателю несомненно бросалось в глаза его сходство с мисс Крэйн: тот же овал лица, та же ямочка на подбородке, та же живость движений и блеск в серых глазах. Одет он был хорошо и со вкусом - он мог себе это позволить.
- Здравствуй, малышка, - Чарльз поцеловал сестру в макушку - для этого ему пришлось сильно наклониться. Затем он сел в кресло напротив и протянул озябшие руки к огню.
- Чарли! Наконец-то ты вернулся! У меня уже нет сил быть одной. Эта ужасная погода меня скоро доконает...
Но Чарльз не разделял её оживления. Он выглядел слегка растерянным, словно витал где-то далеко. Взгляд его был тяжёл...
- Что с тобой, Чарли? - Патриция нахмурилась. - Где ты был?
- Что?.. А... Да... Мор... - Чарли взял книгу. - Очень интересно...
- Чарли!
- Да, Триша?
- Что случилось? Я не узнаю тебя. Ты прежде никогда не вёл себя так странно... Даже не знаю, как это назвать. Что-то стряслось?
- Дикая роза... Шиповник... - пробормотал он.
- Чарли!!!
- Извини, сестрёнка, - Чарльз вздохнул. - Гадкая история случилась.
- Кого-то убили, и ты ведёшь это дело?
В ответ - кивок. Чарльз достал из-за пазухи почерневший от мороза бутон дикой розы и протянул его сестре.
- Её нашли дети - они гуляли с собаками у реки... Пунцовые волосы и пунцовый же цветок шиповника в окоченевших губах...
- Господи!.. Что ты говоришь, Чарли!
Кровь отхлынула от лица Патриции, и она стала белая, как мел.
- Я вижу, что напугал тебя, Триша. Но я и сам был поражён. Тем более, что это ещё не самое страшное в этой истории. Ты хочешь узнать?
Помолчав, обдумывая слова брата, Патриция нерешительно кивнула.
- Хорошо. Тогда я сейчас всё тебе расскажу...
По странной прихоти судеб сын состоятельного фабриканта Крэйна работал в газете. Вернее, судьбы были тут не при чём: Чарльз Крэйн вырос чересчур упрямым, чтобы беспрекословно подчиниться воле отца и пойти по его стопам, унаследовав семейное дело. Профессора университета прочили юноше блестящее будущее в области юриспруденции, однако, когда тому пришлось выбирать свой путь в жизни, он сказал просто: «Я люблю работать творчески, папа» и показал отцу контракт с одной известной лондонской газетой.
Ярости Крэйна-старшего не было границ. Он рвал и метал, грозил сыну всевозможными карами и немилостями, но Чарльз твёрдо стоял на своём. В конце концов, старик сдался. А через три года скончался от апоплексического удара. Фабрики по завещанию отошли его жене и та, оставив детям приличную сумму в банке, укатила лечиться от тоски сперва на континент, а затем – в Америку, где и осела, вышла замуж за плантатора и была вполне довольна новой жизнью.
Шло время. Чарльз работал в газете. Его статьи отличались остротой и меткостью, оставалось время для работы над собственной книгой, чем он и занимался на досуге. Затем из пансиона вернулась Патриция и поселилась вместе с братом. Они часто приглашали друзей долгими зимними вечерами, но сегодня Чарльз был не в том настроении, чтобы веселиться…
- О чём вы хотели поговорить со мной, инспектор?
- Крэйн, вам нужен материал для новой статьи?
- Не отказался бы, - Чарльз улыбнулся.
- Тогда поехали… Только не задавайте много вопросов раньше времени.
В экипаже помимо инспектора и Крэйна также находилось ещё трое: два полисмена и человек в цивильном. При первом же взгляде на него Чарльз получил странное впечатление. Густая грива чёрных жёстких волос, сросшиеся на переносице брови, глубоко посаженные тёмные глаза, твёрдые скулы и слегка искривлённые нехорошей усмешкой тонкие губы придавали арестанту вид мистический и зловещий. К тому же в экипаже было довольно темно, и тени играли на лицах людей. Вместе с тем даже наручники на его запястьях не делали из него заключённого: это заставило молодого Крэйна проникнуться уважением к человеку с таким хладнокровием и умением держать себя.
В полном молчании они ехали долго, наконец, Чарльз не смог ожидать более и спросил:
- Куда мы…
Но инспектор предостерегающе придержал его за руку, и Чарльз осёкся.
Вскоре от мягко убаюкивающей тряски по просёлочной дороге он задремал и проснулся лишь когда остановился экипаж.
Они приехали на берег реки, которая, несмотря на мороз, не была затянута льдом.
- Выше по течению – мельница, вода здесь всегда тёплая, - впервые за всю дорогу заговорил чёрный человек, и Чарльз невольно вздрогнул: голос его был твёрд и приглушён, словно шёл из-под земли. – Лодка в кустах неподалёку, инспектор. Но вчетвером в неё не влезть, она слишком мала.
- Не беда. Сперва переберёмся мы с мистером Крэйном и Смитом, а затем Смит вернётся и заберёт вас и Брауна.
Так они и перебрались на остров, там проводником вдруг стал Стаггер: он уверенно двинулся вглубь острова, полисмены следовали на полшага позади. Этот клочок суши по берегам порос сплошь ивняком, а ближе к центру его высились древние дубы, обвитые зарослями дикого плюща. Чарльз вспомнил это место: когда-то давным-давно – он ещё был мальчишкой – отец взял его с собой на речную прогулку, и на этом острове они устроили маленький пикник. Он так и сказал инспектору, и добавил:
- Если меня не подводит память, где-то здесь должна быть маленькая заводь…
- Мы к ней и направляемся… - отозвался Стаггер. – По берегу добраться проще, чем по воде.
На месте их уже ожидали пятеро. Одного из мужчин Чарльз знал: это был Иеремия Хазель, один из сыщиков Скотленд-Ярда. Им приходилось встречаться друг с другом по долгу службы, и Чарльз не удивился тому, что Хазель оказался на месте быстрее инспектора – он опережал всех и вся. Удивительно было скорее то, что он до сих пор ещё не занимал место начальника Скотленд-Ярда.
Но ещё больше Чарльза поразил шиповник.
- Бог мой… - только и сумел вымолвить он. – Откуда?..
Посреди заснеженного безмолвия огромный куст, сплошь покрытый до черноты тёмными пунцовыми цветами. Безвольно обмякшие, цветы, величиной с мужской кулак, гнулись под тяжестью шапок инея, а мелкие кожистые листья свернулись в трубочки. Это выглядело так, как если бы внезапно, в самый разгар января, куст зацвёл поперёк природе, а затем, одумавшись, смирился со своей участью. Но факт оставался фактом: шиповник погиб не более двух дней назад.
- Где она? – спросил инспектор. – Хазель, вы уже видели тело?
«Какое тело, инспектор?! Взгляните на это чудо», - хотелось крикнуть Чарльзу, но, невольно обернувшись, он вновь замер.
Чуть поодаль, ближе к зарослям тростника, возвышалось некое подобие алтаря: небольшое возвышение, взрослому человеку по пояс, сложенное из грубо отёсанных гранитных плит и обложенное поверху ровными округлыми булыжниками. Поговаривали, что сотни лет назад здесь будто бы находилось святилище язычников и на каменном столе приносились кровавые жертвы, но всерьёз в это никто не верил. Теперь же Чарльз впервые усомнился в своих убеждениях.
Едва припорошенная мелкими иголочками инея, на алтаре лежала девушка в белом платье. Не будь её кожа столь синей, Чарльз сказал бы, что она спит, но лицо и грудь и руки несомненно принадлежали мёртвому телу – это было очевидно даже без прикосновения к ним. В окаменевших лиловых губах, бывших когда-то столь тёплыми и нежными, покоился цветок шиповника, и – о чудо! – он был свеж и нетронут морозом, как будто бы его только что сорвали с июньской шиповниковой ветви.
- Цветы погибли вслед за тобой, мой шиповник... Элайза… - еле слышно прошелестел Стаггер, легко касаясь лица девушки, и лепестки от его прикосновения рассыпались в прах…
- Не стоит говорить вслух, что я негодяй. И поэтому прошу вас об одной вещи… Обещайте мне, что исполните последнюю волю приговорённого к смерти. Расскажите после эту историю без всяких прикрас. Жизнь слишком красива, чтобы утяжелять её выдумками…
Что вам до того, где я родился и вырос? Всё это хранится в папке моего дела. Это отнюдь не важно, ибо на земле нас держит лишь прах содеянного. И содеянное мною меня не гнетёт. Для вас это чудовищно, я же не испытываю ни малейших угрызений того, что у вас, людей, зовётся совестью. Ибо я не сделал ничего дурного, а лишь освободил тело девочки от земных мучений.
Откуда я её знаю? Вы, верно, думаете, что мы были знакомы давно, однако это не так. Пять дней тому я встретил её на перекрёстке у лавки модистки. Холодно было, и я спешил под кров и, не заметив, толкнул её…
… Если бы он не налетел прямо на неё, серая фигурка, зябко кутавшаяся в коротенькую меховую шубку, так и осталась бы им незамеченной.
- Прошу прощения... - буркнул Стаггер и продолжил свой путь.
Но через пару ярдов он обернулся.
Вспоминая затем этот момент, он так и не понял: что заставило его посмотреть назад. Может, кроткая покорность жертвы его торопливого шага, может - тихий, ухом не различимый тонкий всхлип, может - взгляд, который он поймал спиной. Так или иначе - он обернулся.
Девушка стояла под фонарём, и тот бросал тени на её свежее личико, раскрасневшееся от мороза. Стаггер подошёл ближе, она затрепетала и, опустив глаза, начала теребить кисти на платке.
- Добрый вечер, сэр… У меня есть… Комната… Если желаете…
Приподняв ей голову за подбородок, он попытался взглянуть девушке в глаза, но тщетно – её веки были опущены, ресницы двумя веерами легли на щёки…
- Пойдём… Малыш…
Поймал кэб и помог юной проститутке сесть. Всю дорогу та молчала. Единственный раз она открыла рот, чтобы назвать кэбмэну адрес, затем зажалась в уголке и притихла.
В прихожей он помог ей раздеться.
Маленькая чистенькая комнатка. Жарко натоплено. В углу за ширмой – кровать и умывальник. На секретере – какая-то книжонка в потрёпанном переплёте. На диванчике – забытое рукоделие, она торопливо убрала его в корзинку, корзинку спрятала за ширмой у кровати. Потом подошла к своему гостю. Снова уронила голову и стала перебирать кисти на шали, как чётки.
Только сейчас он как следует разглядел её.
- Сколько тебе лет?
- Семнадцать, сэр…
Слишком худа для своих лет – скорее всего ей меньше.
Слишком худа, но красива! Прекрасна, дьявол её побери! Всё совершенно: от густых длинных волос цвета спелого граната – она убрала их в скромную причёску – и до тонких изящных запястий. Нарядить её в дорогое платье – затмит любую принцессу, любую королеву…
Он ласково погладил её по щеке, отчего девушка вздрогнула и запылала. О, Вседержитель!..
- Вина, сер?..
- Как тебя зовут, девочка?
- Элайза, сэр… Я принесу вина…
И хрипло – горло моментом пересохло – Стаггер выдохнул:
- Не надо…
…- Она боялась, ужасно боялась. Боялась всего: меня, моих прикосновений, того, что вскоре должно произойти с ней, но я не мог пойти на насилие: слишком глубоко она тронула меня.
Я стоял у неё за спиной, словно маленький дьявол, и негромко говорил ей на ухо, что она должна сделать правильный выбор. Я не давал ей возможности сделать свой выбор, но тот, что будет лучшим для нас обоих. Я всё говорил и говорил, а она стояла неподвижно, лишь изредка мелко вздрагивала всем телом да кусала губы. А слёзы всё текли и текли у неё из глаз… Казалось, им конца края не будет, и мы вдвоём утонем в них, но при этом всё происходило молчаливо и беззвучно.
Вскоре она сдалась. Даже, правильнее, покорилась и смирилась…
…Не бойся, девочка, не бойся, маленькая Элайза. Тебе не будет плохо со мной. Я буду чуток и ласков, угадаю все твои страхи, отыщу все твои тончайшие струны и сыграю на них дивное соло. Ты проститутка, шлюха, уличная девка, но ты так блестяще играешь эту странную роль стыдливой virgo, так одуряющее прекрасна, что я не могу устоять. Ты не будешь огорчена, клянусь всем, что имею. Вот, ты уж не боишься – уже припала к моей груди, и плечи твои вздрагивают, но это – бесслёзные рыдания надежды. Губы твои дрожат, но миг – и ты отвечаешь на мой поцелуй…
О, как же ты неопытна!...
…Ловко и быстро, точно по приказу, тесёмки оказались распущены, крючки расстёгнуты. Элайза то ли не успела заметить это, то ли заставила себя не подать вида, и. когда её платье, шурша и похрустывая, сползло на пол, только крепче прижимала твоё тельце к ледяному монолиту груди Стаггера.
…Ты красива, ты прекрасна. Ни изъяна – разве может такое быть? Крохотные круглые пяточки, косточки на лодыжках, розовые пальчики… Элайза… Элайза… Тебе холодно, ты дрожишь? Вот одеяло, пусть оно прикроет тебя на такие долгие мгновения… Подожди немного… Я не могу оставить надолго тебя одну. Вот и всё, я здесь… Я весь с тобой…
Пока клиент раздевался, складывал жилет и рубашку, Элайза всё глубже зарывалась лицом в подушку, а когда колени Стаггера коснулись её обнажённых бёдер, она с трепетом отпрянула, точно он ожёг её своим телом.
- Сэр… Не надо… - беззвучно молила она, понимая, что пошла на это добровольно, и оттого всё оборачивалось ещё более ужасным…
Стыд жёг ей нутро, словно она съела его, как рождественский пудинг. До сих пор ни один мужчина не видел её нагого тела, даже матери Элайза стеснялась, а теперь подле лежит совершенно чужой незнакомый человек, чьё имя ей даже неизвестно, и не просто находится с ней в одной постели, но касается её всей своей кожей… Он пахнет по-мужски остро, он шершав от волоса на теле… Он страшен в своей неизвестности. Но он клиент, она должна стараться, чтобы тот заплатил… Сердце колотится о рёбра изнутри, кажется, сейчас оно проломит грудную клетку и упадёт на простынь, залив её кровью…
А Стаггер не торопился. Его действия выглядели рассчитанными и терпеливыми. Начав с изящных розовых ступней, он медленно двинулся вверх, тщательно изучая каждый дюйм тела подбородком, губами и языком, и постепенно его старания увенчались успехом…
…В камине мягко потрескивали дрова. Элайза лежала свернувшись клубочком, ухом на плече Стаггера. Внутри неё, чуть ниже пупка, теплился маленький пушистый комочек тёплой приятной боли, и от этого Элайзе было немного радостно и страшно…
…- Потом она вдруг сказала:
- Я вас люблю…
- Знаю, малыш… - ответил, помолчав, я, и отчего-то совершенно не был удивлён…
…Казалось, прошла целая вечность, с того момента, как Элайзы впервые коснулся рот мужчины. С жадностью хозяйничал он по всему её телу, не оставляя забытым ни клочочка, ни складочки. Он исследовал её всю: от шершавых, как язык кошки, пяток и вверх, до ямок под коленками, до глубокого пупка, до благоухающих едва уловимым дурманом юного тела подмышек, до впадинок за ушами. Ртом же, словно обрывая душистую июньскую землянику, обласкал смуглые ягоды сосков и локти. С каждым движением Стаггер чувствовал тепло внутри неё и не удивился, когда она послушно впустила его…
…- Увидев кровавые пятна на её пальцах, я не был удивлён. Слишком уж бестолков был её рот… Вы часом не знаете, как целуются невинные девушки? Они либо слишком сухи либо напротив – слишком слюнявы: такое чувство, будто лицо облизал щенок. И часто это раздражает, но тогда я был всё-таки пленён ею, хотя и не настолько, чтобы потерять голову. Вы представить себе не можете: я смывал кровь с её тела, поливал из кувшина, промокал полотенцем, и мне было приятно оказывать ей помощь, пусть даже и такую. Потом мы снова легли, и Элайза заснула. Да нет, она не была похожа на котёнка, терпеть не могу такое сравнение! Спала и спала: как новоиспечённая женщина, мне доводилось спать с такими. Наутро в них обычно начинают бороться противоречивые чувства: пуританство, привитое церковью вперемежку с совестью и остатками морали, сластолюбие, огрызается врождённое стремление оправдаться, всплывают строки из Библии, грохочет обиженное «По любви!!!»… Иногда побеждает что-либо одно, иногда всё приходит к компромиссу – не в этом дело. Всё уже свершилось и отступать некуда.
А она уже тогда внушила себе, что полюбила меня. Ведь иначе быть не могло: ужасающий незнакомец вреда не причинил, а напротив – был предельно обходителен и ласков, пусть даже и начал дело с нажима, пусть даже и не резкого…
…Утром на туалетном столике Элайза обнаружила пачку банкнот и записку: «Никого не приводи, буду вечером». Сколько получают проститутки за ночь, она не имела ни малейшего представления, однако, пересчитав деньги, пришла в восторг: тут хватало на неделю безбедного проживания, да ещё можно было отложить на покупки к Рождеству.
Рождество… «А раньше в это время ёлку ставили…» - и Элайза немножко поплакала.
Ёлку всегда наряжали в большой комнате. Стену за ней grandma затягивала куском иссиня-чёрного бархата и развешивала на нём серебряные месяц и звёзды, хвостатые кометы и маленьких серафимов из золочёной проволоки. Таких же ангелов прикрепляли на подсвечники, цветы в доме, к люстре на потолке, словом, везде, где мог остановиться взгляд и потребовать праздничного убранства…
Своё новое жилище Элайза украсила лишь пучком блестящей канители – развесила по круглым листьям комнатного фикуса у умывальника, пыталась хоть как-то приблизить ощущение Рождества. Получилось только хуже – долго плакала.
Весь день она пыталась занять себя хоть чем-то: чтением, шитьём, вышла на воздух, но закружилась голова - Элайза вернулась. В терзаниях прошло время до обеда, хоть и встала она поздно, а ближе к вечеру нервы совсем отказывали. В конце концов, она истолкла в чашке кусок мела и, схватив тряпку, с остервенением накинулась на медные шары на спинке кровати – тёрла их, пока те не заблестели золотом.
А Стаггера всё не было.
Когда часы пробили половину девятого, Элайза в слезах отчаяния накинула платок на плечи и выскочила за дверь. На самой верхней ступеньке столкнулась нос к носу с мужчиной.
- Ты…
…- Девушки всегда без ума от цветов. Тем более, от цветов в самый разгар зимы.
Я принёс ей в тот день всего лишь один цветок того самого шиповника. Удивительная вещь – он, не так ли? Никому не известный куст удивительного шиповника, цветущего зимой. Говорят, что в тех местах когда-то жила колдунья, продала душу дьяволу, пила кровь младенцев, летала на шабаши и всё такое… Врут люди – добрейшей души женщина была. Сама нагородила о себе историй, чтобы не трогали. И жила себе спокойненько. Рисковала, правда, весьма и весьма – мало ли, соберутся добрые англикане однажды ночью да и обезопасят себя от неудобной соседки. Так ведь и вышло… Думаю, шиповник её рук дело. Ну, да не о ведьме разговор…
А Элайза была в восторге. Всё спрашивала, где я его достал… Радовалась, как ребёнок… А я взял цветок и воткнул его ей в причёску…
Она была прекрасна, и губы её были так же нежны, как и лепестки шиповника. Тогда мне казалось, что я люблю её, хоть это чувство было мне ненавистно. Я просил её отдать мне свою судьбу со всеми печалями, всеми радостями, а она лишь кивнула согласно.
В нашей жизни встречаются женщины, которые навечно выжигают свои имена на наших сердцах. Вы ещё молоды, сэр, и дай Бог, чтобы вам не пришлось отведать яда таких гадюк. Но если вам придётся однажды сойтись с одной из них, лучше бегите прочь; как бы больно вам ни было это сделать, впоследствии вы поплатитесь за своё малодушие – будет ещё больнее.
Ту также звали Элайза, и она также была хороша… Да что там – хороша… Божественна дьявольской красотой. Чувственность горела в ней, глаза пылали адским светом, в своей страсти была она необузданна и ненасытна. Блудливая кошка, потаскуха… Я любил её…
…После предательства придти в себя невозможно. И тут, много лет спустя, появляется вторая Элайза: лицом так похожая на тот призрак давних дней. Словно возродилось прошлое, снова закружило в своём водовороте, но теперь оказался хитрее я…
…Легонько, как касаются лишь возлюбленных, Стаггер провёл кончиками пальцев по смеженным векам Элайзы. Но она проснулась даже от такого прикосновения.
- Ты уже уходишь?
- Да.
- А почему ты не хочешь остаться на ночь? Зачем куда-то уходить?
Не прекращая одеваться, он ответил:
- У меня дела.
Элайза села на кровати, закутавшись в одеяло, стала теребить в пальцах шиповниковую веточку.
- Так поздно?.. – и сразу же погрустнела, поверив своим мыслям: - У тебя другая женщина…
- Нет.
- Тогда зачем ты уходишь?! – осеклась: - Прости… Я забыла… Я… Я же не твоя жена.. И даже не любовница… Ты должен меня презирать, а ты говорил мне, что любишь меня. К чему вся эта ложь? Господи.… Я же проститутка!..
- Не смей так говорить. Я твой первый и единственный любовник.
- Но ведь это же так!!!
Он не пытался её успокаивать: пока Элайза ломала в рыданиях руки, Стаггер перед зеркалом завязывал шейный платок. Каменно молчал. А закончив одеваться, поцеловал девушку в лоб и направился к дверям. Но, повернув уже ручку, спросил:
- Ты знаешь, где растёт такой шиповник? Если я покажу, пойдёшь за мной?..
...- Поначалу я был очарован ею, но вскоре нежные чувства оказались вытеснены презрением почти до ненависти, и я понял, что должен сделать.
В последний день я взял её с собой туда, где шиповник растёт. Изумлению не было предела. Элайза так и оставалась ребёнком с широко распахнутыми глазами. Ей было зябко в тонком платье - сверху лишь короткая шубка, но она так была восхищена, что совсем не обращала внимания на мороз. Щёки раскраснелись... Я стоял у алтаря, опираясь на него. Она спросила "Можно, я сорву один цветок?", и я позволил. Зачем было лишать мою милую радости, последней в её жизни? Потому что камень уже был у меня под пальцами...
...- Какое чудо... - Элайза заворожено проводила пальчиками по лепесткам, а затем прижала к губам цветок. - Боже мой, они прекрасны...
Она обернулась к Стаггеру, и у того на миг дрогнуло сердце - так прекрасна была малышка. Но лишь на миг - затем пришла волна холодной, твёрдой, уверенной ненависти.
- Я люблю тебя, - шепнули нежные, нежнее лепестков шиповника, губы, и в порыве чувств девушка обняла Стаггера.
- Элайза...
"Элайза... Я отпущу тебя, да и сам буду отомщён. На небесах ангелы встретят тебя с распростёртыми объятьями и примут в свой сонм - нет на тебе греха, и через мой очистишься. Ты поймёшь позже, что я был прав. Всё-таки любопытно было бы знать: что же за нужда выбросила тебя на панель выпрашивать грязные монеты в обмен на твоё сахарно-нежное тело? Увы - мне этого уже не узнать. Ты прекрасна, сладкое дитя, пленница нищеты, её несчастная жертва, но оставалась бы такой недолго, ибо в один прекрасный день тебя навестила бы Смерть в облике старого разлагающегося сифилитика и отметила бы своей печатью. Провалившийся нос, язвы, тлен внутри живого - это ожидало бы тебя, малышка... А пока ты прекрасна, мой нежный дикий шиповник. Я безмерно счастлив и благодарен, что единственный цветок твой довелось сорвать мне. Элайза, ты останешься такой навсегда - цветущей и юной... Элайза..."
- Красавица должна умереть, - тихо и отчётливо вынес приговор Стаггер.
... - Я устроил Элайзу на последнем ложе, вложил ей в губы цветок, тот самый, что она покрывала поцелуями - думаю, ей было приятно. Разве только немного зябко...
... - Понимаешь, Триша, он не был огорчён, он не раскаивался. Он выглядел человеком, уверенным в абсолютной правоте своего поступка. Он улыбался. И там даже не пахло помешательством либо нервным расстройством - Стаггера признали психически здоровым.
В камине уютно потрескивал огонь, Патриция потерянно смотрела на пляску рыжих огоньков и теребила в руках шёлковую закладку. Наконец, спросила:
- Что с ним стало, Чарли?
- Он попросил высшую меру наказания. Его повесили два часа назад.
- Господи!.. - закладка, спланировав, угодила на угли и, вспыхнув ярко, сгорела в один момент.
- Я сохраню этот бутон в память о несчастной. В Скотланд-Ярде бедняжку прозвали Шиповник, но имя её было Элайза Дэй...
зима 2008-27.09.2009
Elisa Day was a prostitute from a run down part of New York. A rich man from out of town fell in love with her not knowing that she was "working lady." He thought that she was poor and the money that she asked for was to feed herself or her family and that by giving her this treatment he thought that she would marry him and go with him. The gentleman went looking for her and went to her house where another prostitute told him where she would be. he went to the local public house where he saw her coming out with another man and taking money from him for her services. He plotted to confront her to find out what or who she really was. The couple met and he begged her to quit what she was doing but she refused so he pretended that he understood and took her to a river where he hit her and drowned her. The rose was the first flower the gentleman gave her and it is true that he placed one between her teeth when he killed her. The gentleman was never found but the body of Elisa was found in marshes where she was floating with the rose. To this day roses still grow and it is still said today that the spirit of Elisa tends to the flowers every day.
Inspired by Nick Cave's charming voice
But my name was Elisa Day...
Третий день подряд Лондон был затянут непроглядной кисеёй тумана, словно на дворе стояла середина осени, январские морозы канули в никуда, снег стал таять на глазах - с моря принесло тёплый воздух. В сизом полумраке дома и предметы вокруг теряли свои очертания, и в комнатах газовые рожки не гасили весь день. А ведь до этого стояла ясная морозная погода, как и полагается в это время - сырость пришла внезапно, тем не менее она не оказалась убивающе неожиданной - здесь к подобным выходкам природы притерпелись.
За день до того, как началась эта свистопляска, мисс Крэйн, Патриция Крэйн, хмурая и сердитая, скучала у камина с книгой на коленях, но она не читала - машинально листала страницы. На миг её взгляд уцепился за строки, но тотчас же она раздражённо захлопнула книгу.
- Ерунда какая-то... - пробормотала Патриция, и тут внизу звякнул дверной колокольчик.
Минуту она прислушивалась, а затем позвала:
- Мэри! Кто там?
- Мистер Крэйн вернулся, мисс Пат.
- Чарли! - воскликнула девушка, поспешно убирая толстый том прочь.
В комнату быстрым решительным шагом вошёл, почти влетел молодой человек. Стороннему наблюдателю несомненно бросалось в глаза его сходство с мисс Крэйн: тот же овал лица, та же ямочка на подбородке, та же живость движений и блеск в серых глазах. Одет он был хорошо и со вкусом - он мог себе это позволить.
- Здравствуй, малышка, - Чарльз поцеловал сестру в макушку - для этого ему пришлось сильно наклониться. Затем он сел в кресло напротив и протянул озябшие руки к огню.
- Чарли! Наконец-то ты вернулся! У меня уже нет сил быть одной. Эта ужасная погода меня скоро доконает...
Но Чарльз не разделял её оживления. Он выглядел слегка растерянным, словно витал где-то далеко. Взгляд его был тяжёл...
- Что с тобой, Чарли? - Патриция нахмурилась. - Где ты был?
- Что?.. А... Да... Мор... - Чарли взял книгу. - Очень интересно...
- Чарли!
- Да, Триша?
- Что случилось? Я не узнаю тебя. Ты прежде никогда не вёл себя так странно... Даже не знаю, как это назвать. Что-то стряслось?
- Дикая роза... Шиповник... - пробормотал он.
- Чарли!!!
- Извини, сестрёнка, - Чарльз вздохнул. - Гадкая история случилась.
- Кого-то убили, и ты ведёшь это дело?
В ответ - кивок. Чарльз достал из-за пазухи почерневший от мороза бутон дикой розы и протянул его сестре.
- Её нашли дети - они гуляли с собаками у реки... Пунцовые волосы и пунцовый же цветок шиповника в окоченевших губах...
- Господи!.. Что ты говоришь, Чарли!
Кровь отхлынула от лица Патриции, и она стала белая, как мел.
- Я вижу, что напугал тебя, Триша. Но я и сам был поражён. Тем более, что это ещё не самое страшное в этой истории. Ты хочешь узнать?
Помолчав, обдумывая слова брата, Патриция нерешительно кивнула.
- Хорошо. Тогда я сейчас всё тебе расскажу...
По странной прихоти судеб сын состоятельного фабриканта Крэйна работал в газете. Вернее, судьбы были тут не при чём: Чарльз Крэйн вырос чересчур упрямым, чтобы беспрекословно подчиниться воле отца и пойти по его стопам, унаследовав семейное дело. Профессора университета прочили юноше блестящее будущее в области юриспруденции, однако, когда тому пришлось выбирать свой путь в жизни, он сказал просто: «Я люблю работать творчески, папа» и показал отцу контракт с одной известной лондонской газетой.
Ярости Крэйна-старшего не было границ. Он рвал и метал, грозил сыну всевозможными карами и немилостями, но Чарльз твёрдо стоял на своём. В конце концов, старик сдался. А через три года скончался от апоплексического удара. Фабрики по завещанию отошли его жене и та, оставив детям приличную сумму в банке, укатила лечиться от тоски сперва на континент, а затем – в Америку, где и осела, вышла замуж за плантатора и была вполне довольна новой жизнью.
Шло время. Чарльз работал в газете. Его статьи отличались остротой и меткостью, оставалось время для работы над собственной книгой, чем он и занимался на досуге. Затем из пансиона вернулась Патриция и поселилась вместе с братом. Они часто приглашали друзей долгими зимними вечерами, но сегодня Чарльз был не в том настроении, чтобы веселиться…
- О чём вы хотели поговорить со мной, инспектор?
- Крэйн, вам нужен материал для новой статьи?
- Не отказался бы, - Чарльз улыбнулся.
- Тогда поехали… Только не задавайте много вопросов раньше времени.
В экипаже помимо инспектора и Крэйна также находилось ещё трое: два полисмена и человек в цивильном. При первом же взгляде на него Чарльз получил странное впечатление. Густая грива чёрных жёстких волос, сросшиеся на переносице брови, глубоко посаженные тёмные глаза, твёрдые скулы и слегка искривлённые нехорошей усмешкой тонкие губы придавали арестанту вид мистический и зловещий. К тому же в экипаже было довольно темно, и тени играли на лицах людей. Вместе с тем даже наручники на его запястьях не делали из него заключённого: это заставило молодого Крэйна проникнуться уважением к человеку с таким хладнокровием и умением держать себя.
В полном молчании они ехали долго, наконец, Чарльз не смог ожидать более и спросил:
- Куда мы…
Но инспектор предостерегающе придержал его за руку, и Чарльз осёкся.
Вскоре от мягко убаюкивающей тряски по просёлочной дороге он задремал и проснулся лишь когда остановился экипаж.
Они приехали на берег реки, которая, несмотря на мороз, не была затянута льдом.
- Выше по течению – мельница, вода здесь всегда тёплая, - впервые за всю дорогу заговорил чёрный человек, и Чарльз невольно вздрогнул: голос его был твёрд и приглушён, словно шёл из-под земли. – Лодка в кустах неподалёку, инспектор. Но вчетвером в неё не влезть, она слишком мала.
- Не беда. Сперва переберёмся мы с мистером Крэйном и Смитом, а затем Смит вернётся и заберёт вас и Брауна.
Так они и перебрались на остров, там проводником вдруг стал Стаггер: он уверенно двинулся вглубь острова, полисмены следовали на полшага позади. Этот клочок суши по берегам порос сплошь ивняком, а ближе к центру его высились древние дубы, обвитые зарослями дикого плюща. Чарльз вспомнил это место: когда-то давным-давно – он ещё был мальчишкой – отец взял его с собой на речную прогулку, и на этом острове они устроили маленький пикник. Он так и сказал инспектору, и добавил:
- Если меня не подводит память, где-то здесь должна быть маленькая заводь…
- Мы к ней и направляемся… - отозвался Стаггер. – По берегу добраться проще, чем по воде.
На месте их уже ожидали пятеро. Одного из мужчин Чарльз знал: это был Иеремия Хазель, один из сыщиков Скотленд-Ярда. Им приходилось встречаться друг с другом по долгу службы, и Чарльз не удивился тому, что Хазель оказался на месте быстрее инспектора – он опережал всех и вся. Удивительно было скорее то, что он до сих пор ещё не занимал место начальника Скотленд-Ярда.
Но ещё больше Чарльза поразил шиповник.
- Бог мой… - только и сумел вымолвить он. – Откуда?..
Посреди заснеженного безмолвия огромный куст, сплошь покрытый до черноты тёмными пунцовыми цветами. Безвольно обмякшие, цветы, величиной с мужской кулак, гнулись под тяжестью шапок инея, а мелкие кожистые листья свернулись в трубочки. Это выглядело так, как если бы внезапно, в самый разгар января, куст зацвёл поперёк природе, а затем, одумавшись, смирился со своей участью. Но факт оставался фактом: шиповник погиб не более двух дней назад.
- Где она? – спросил инспектор. – Хазель, вы уже видели тело?
«Какое тело, инспектор?! Взгляните на это чудо», - хотелось крикнуть Чарльзу, но, невольно обернувшись, он вновь замер.
Чуть поодаль, ближе к зарослям тростника, возвышалось некое подобие алтаря: небольшое возвышение, взрослому человеку по пояс, сложенное из грубо отёсанных гранитных плит и обложенное поверху ровными округлыми булыжниками. Поговаривали, что сотни лет назад здесь будто бы находилось святилище язычников и на каменном столе приносились кровавые жертвы, но всерьёз в это никто не верил. Теперь же Чарльз впервые усомнился в своих убеждениях.
Едва припорошенная мелкими иголочками инея, на алтаре лежала девушка в белом платье. Не будь её кожа столь синей, Чарльз сказал бы, что она спит, но лицо и грудь и руки несомненно принадлежали мёртвому телу – это было очевидно даже без прикосновения к ним. В окаменевших лиловых губах, бывших когда-то столь тёплыми и нежными, покоился цветок шиповника, и – о чудо! – он был свеж и нетронут морозом, как будто бы его только что сорвали с июньской шиповниковой ветви.
- Цветы погибли вслед за тобой, мой шиповник... Элайза… - еле слышно прошелестел Стаггер, легко касаясь лица девушки, и лепестки от его прикосновения рассыпались в прах…
- Не стоит говорить вслух, что я негодяй. И поэтому прошу вас об одной вещи… Обещайте мне, что исполните последнюю волю приговорённого к смерти. Расскажите после эту историю без всяких прикрас. Жизнь слишком красива, чтобы утяжелять её выдумками…
Что вам до того, где я родился и вырос? Всё это хранится в папке моего дела. Это отнюдь не важно, ибо на земле нас держит лишь прах содеянного. И содеянное мною меня не гнетёт. Для вас это чудовищно, я же не испытываю ни малейших угрызений того, что у вас, людей, зовётся совестью. Ибо я не сделал ничего дурного, а лишь освободил тело девочки от земных мучений.
Откуда я её знаю? Вы, верно, думаете, что мы были знакомы давно, однако это не так. Пять дней тому я встретил её на перекрёстке у лавки модистки. Холодно было, и я спешил под кров и, не заметив, толкнул её…
… Если бы он не налетел прямо на неё, серая фигурка, зябко кутавшаяся в коротенькую меховую шубку, так и осталась бы им незамеченной.
- Прошу прощения... - буркнул Стаггер и продолжил свой путь.
Но через пару ярдов он обернулся.
Вспоминая затем этот момент, он так и не понял: что заставило его посмотреть назад. Может, кроткая покорность жертвы его торопливого шага, может - тихий, ухом не различимый тонкий всхлип, может - взгляд, который он поймал спиной. Так или иначе - он обернулся.
Девушка стояла под фонарём, и тот бросал тени на её свежее личико, раскрасневшееся от мороза. Стаггер подошёл ближе, она затрепетала и, опустив глаза, начала теребить кисти на платке.
- Добрый вечер, сэр… У меня есть… Комната… Если желаете…
Приподняв ей голову за подбородок, он попытался взглянуть девушке в глаза, но тщетно – её веки были опущены, ресницы двумя веерами легли на щёки…
- Пойдём… Малыш…
Поймал кэб и помог юной проститутке сесть. Всю дорогу та молчала. Единственный раз она открыла рот, чтобы назвать кэбмэну адрес, затем зажалась в уголке и притихла.
В прихожей он помог ей раздеться.
Маленькая чистенькая комнатка. Жарко натоплено. В углу за ширмой – кровать и умывальник. На секретере – какая-то книжонка в потрёпанном переплёте. На диванчике – забытое рукоделие, она торопливо убрала его в корзинку, корзинку спрятала за ширмой у кровати. Потом подошла к своему гостю. Снова уронила голову и стала перебирать кисти на шали, как чётки.
Только сейчас он как следует разглядел её.
- Сколько тебе лет?
- Семнадцать, сэр…
Слишком худа для своих лет – скорее всего ей меньше.
Слишком худа, но красива! Прекрасна, дьявол её побери! Всё совершенно: от густых длинных волос цвета спелого граната – она убрала их в скромную причёску – и до тонких изящных запястий. Нарядить её в дорогое платье – затмит любую принцессу, любую королеву…
Он ласково погладил её по щеке, отчего девушка вздрогнула и запылала. О, Вседержитель!..
- Вина, сер?..
- Как тебя зовут, девочка?
- Элайза, сэр… Я принесу вина…
И хрипло – горло моментом пересохло – Стаггер выдохнул:
- Не надо…
…- Она боялась, ужасно боялась. Боялась всего: меня, моих прикосновений, того, что вскоре должно произойти с ней, но я не мог пойти на насилие: слишком глубоко она тронула меня.
Я стоял у неё за спиной, словно маленький дьявол, и негромко говорил ей на ухо, что она должна сделать правильный выбор. Я не давал ей возможности сделать свой выбор, но тот, что будет лучшим для нас обоих. Я всё говорил и говорил, а она стояла неподвижно, лишь изредка мелко вздрагивала всем телом да кусала губы. А слёзы всё текли и текли у неё из глаз… Казалось, им конца края не будет, и мы вдвоём утонем в них, но при этом всё происходило молчаливо и беззвучно.
Вскоре она сдалась. Даже, правильнее, покорилась и смирилась…
…Не бойся, девочка, не бойся, маленькая Элайза. Тебе не будет плохо со мной. Я буду чуток и ласков, угадаю все твои страхи, отыщу все твои тончайшие струны и сыграю на них дивное соло. Ты проститутка, шлюха, уличная девка, но ты так блестяще играешь эту странную роль стыдливой virgo, так одуряющее прекрасна, что я не могу устоять. Ты не будешь огорчена, клянусь всем, что имею. Вот, ты уж не боишься – уже припала к моей груди, и плечи твои вздрагивают, но это – бесслёзные рыдания надежды. Губы твои дрожат, но миг – и ты отвечаешь на мой поцелуй…
О, как же ты неопытна!...
…Ловко и быстро, точно по приказу, тесёмки оказались распущены, крючки расстёгнуты. Элайза то ли не успела заметить это, то ли заставила себя не подать вида, и. когда её платье, шурша и похрустывая, сползло на пол, только крепче прижимала твоё тельце к ледяному монолиту груди Стаггера.
…Ты красива, ты прекрасна. Ни изъяна – разве может такое быть? Крохотные круглые пяточки, косточки на лодыжках, розовые пальчики… Элайза… Элайза… Тебе холодно, ты дрожишь? Вот одеяло, пусть оно прикроет тебя на такие долгие мгновения… Подожди немного… Я не могу оставить надолго тебя одну. Вот и всё, я здесь… Я весь с тобой…
Пока клиент раздевался, складывал жилет и рубашку, Элайза всё глубже зарывалась лицом в подушку, а когда колени Стаггера коснулись её обнажённых бёдер, она с трепетом отпрянула, точно он ожёг её своим телом.
- Сэр… Не надо… - беззвучно молила она, понимая, что пошла на это добровольно, и оттого всё оборачивалось ещё более ужасным…
Стыд жёг ей нутро, словно она съела его, как рождественский пудинг. До сих пор ни один мужчина не видел её нагого тела, даже матери Элайза стеснялась, а теперь подле лежит совершенно чужой незнакомый человек, чьё имя ей даже неизвестно, и не просто находится с ней в одной постели, но касается её всей своей кожей… Он пахнет по-мужски остро, он шершав от волоса на теле… Он страшен в своей неизвестности. Но он клиент, она должна стараться, чтобы тот заплатил… Сердце колотится о рёбра изнутри, кажется, сейчас оно проломит грудную клетку и упадёт на простынь, залив её кровью…
А Стаггер не торопился. Его действия выглядели рассчитанными и терпеливыми. Начав с изящных розовых ступней, он медленно двинулся вверх, тщательно изучая каждый дюйм тела подбородком, губами и языком, и постепенно его старания увенчались успехом…
…В камине мягко потрескивали дрова. Элайза лежала свернувшись клубочком, ухом на плече Стаггера. Внутри неё, чуть ниже пупка, теплился маленький пушистый комочек тёплой приятной боли, и от этого Элайзе было немного радостно и страшно…
…- Потом она вдруг сказала:
- Я вас люблю…
- Знаю, малыш… - ответил, помолчав, я, и отчего-то совершенно не был удивлён…
…Казалось, прошла целая вечность, с того момента, как Элайзы впервые коснулся рот мужчины. С жадностью хозяйничал он по всему её телу, не оставляя забытым ни клочочка, ни складочки. Он исследовал её всю: от шершавых, как язык кошки, пяток и вверх, до ямок под коленками, до глубокого пупка, до благоухающих едва уловимым дурманом юного тела подмышек, до впадинок за ушами. Ртом же, словно обрывая душистую июньскую землянику, обласкал смуглые ягоды сосков и локти. С каждым движением Стаггер чувствовал тепло внутри неё и не удивился, когда она послушно впустила его…
…- Увидев кровавые пятна на её пальцах, я не был удивлён. Слишком уж бестолков был её рот… Вы часом не знаете, как целуются невинные девушки? Они либо слишком сухи либо напротив – слишком слюнявы: такое чувство, будто лицо облизал щенок. И часто это раздражает, но тогда я был всё-таки пленён ею, хотя и не настолько, чтобы потерять голову. Вы представить себе не можете: я смывал кровь с её тела, поливал из кувшина, промокал полотенцем, и мне было приятно оказывать ей помощь, пусть даже и такую. Потом мы снова легли, и Элайза заснула. Да нет, она не была похожа на котёнка, терпеть не могу такое сравнение! Спала и спала: как новоиспечённая женщина, мне доводилось спать с такими. Наутро в них обычно начинают бороться противоречивые чувства: пуританство, привитое церковью вперемежку с совестью и остатками морали, сластолюбие, огрызается врождённое стремление оправдаться, всплывают строки из Библии, грохочет обиженное «По любви!!!»… Иногда побеждает что-либо одно, иногда всё приходит к компромиссу – не в этом дело. Всё уже свершилось и отступать некуда.
А она уже тогда внушила себе, что полюбила меня. Ведь иначе быть не могло: ужасающий незнакомец вреда не причинил, а напротив – был предельно обходителен и ласков, пусть даже и начал дело с нажима, пусть даже и не резкого…
…Утром на туалетном столике Элайза обнаружила пачку банкнот и записку: «Никого не приводи, буду вечером». Сколько получают проститутки за ночь, она не имела ни малейшего представления, однако, пересчитав деньги, пришла в восторг: тут хватало на неделю безбедного проживания, да ещё можно было отложить на покупки к Рождеству.
Рождество… «А раньше в это время ёлку ставили…» - и Элайза немножко поплакала.
Ёлку всегда наряжали в большой комнате. Стену за ней grandma затягивала куском иссиня-чёрного бархата и развешивала на нём серебряные месяц и звёзды, хвостатые кометы и маленьких серафимов из золочёной проволоки. Таких же ангелов прикрепляли на подсвечники, цветы в доме, к люстре на потолке, словом, везде, где мог остановиться взгляд и потребовать праздничного убранства…
Своё новое жилище Элайза украсила лишь пучком блестящей канители – развесила по круглым листьям комнатного фикуса у умывальника, пыталась хоть как-то приблизить ощущение Рождества. Получилось только хуже – долго плакала.
Весь день она пыталась занять себя хоть чем-то: чтением, шитьём, вышла на воздух, но закружилась голова - Элайза вернулась. В терзаниях прошло время до обеда, хоть и встала она поздно, а ближе к вечеру нервы совсем отказывали. В конце концов, она истолкла в чашке кусок мела и, схватив тряпку, с остервенением накинулась на медные шары на спинке кровати – тёрла их, пока те не заблестели золотом.
А Стаггера всё не было.
Когда часы пробили половину девятого, Элайза в слезах отчаяния накинула платок на плечи и выскочила за дверь. На самой верхней ступеньке столкнулась нос к носу с мужчиной.
- Ты…
…- Девушки всегда без ума от цветов. Тем более, от цветов в самый разгар зимы.
Я принёс ей в тот день всего лишь один цветок того самого шиповника. Удивительная вещь – он, не так ли? Никому не известный куст удивительного шиповника, цветущего зимой. Говорят, что в тех местах когда-то жила колдунья, продала душу дьяволу, пила кровь младенцев, летала на шабаши и всё такое… Врут люди – добрейшей души женщина была. Сама нагородила о себе историй, чтобы не трогали. И жила себе спокойненько. Рисковала, правда, весьма и весьма – мало ли, соберутся добрые англикане однажды ночью да и обезопасят себя от неудобной соседки. Так ведь и вышло… Думаю, шиповник её рук дело. Ну, да не о ведьме разговор…
А Элайза была в восторге. Всё спрашивала, где я его достал… Радовалась, как ребёнок… А я взял цветок и воткнул его ей в причёску…
Она была прекрасна, и губы её были так же нежны, как и лепестки шиповника. Тогда мне казалось, что я люблю её, хоть это чувство было мне ненавистно. Я просил её отдать мне свою судьбу со всеми печалями, всеми радостями, а она лишь кивнула согласно.
В нашей жизни встречаются женщины, которые навечно выжигают свои имена на наших сердцах. Вы ещё молоды, сэр, и дай Бог, чтобы вам не пришлось отведать яда таких гадюк. Но если вам придётся однажды сойтись с одной из них, лучше бегите прочь; как бы больно вам ни было это сделать, впоследствии вы поплатитесь за своё малодушие – будет ещё больнее.
Ту также звали Элайза, и она также была хороша… Да что там – хороша… Божественна дьявольской красотой. Чувственность горела в ней, глаза пылали адским светом, в своей страсти была она необузданна и ненасытна. Блудливая кошка, потаскуха… Я любил её…
…После предательства придти в себя невозможно. И тут, много лет спустя, появляется вторая Элайза: лицом так похожая на тот призрак давних дней. Словно возродилось прошлое, снова закружило в своём водовороте, но теперь оказался хитрее я…
…Легонько, как касаются лишь возлюбленных, Стаггер провёл кончиками пальцев по смеженным векам Элайзы. Но она проснулась даже от такого прикосновения.
- Ты уже уходишь?
- Да.
- А почему ты не хочешь остаться на ночь? Зачем куда-то уходить?
Не прекращая одеваться, он ответил:
- У меня дела.
Элайза села на кровати, закутавшись в одеяло, стала теребить в пальцах шиповниковую веточку.
- Так поздно?.. – и сразу же погрустнела, поверив своим мыслям: - У тебя другая женщина…
- Нет.
- Тогда зачем ты уходишь?! – осеклась: - Прости… Я забыла… Я… Я же не твоя жена.. И даже не любовница… Ты должен меня презирать, а ты говорил мне, что любишь меня. К чему вся эта ложь? Господи.… Я же проститутка!..
- Не смей так говорить. Я твой первый и единственный любовник.
- Но ведь это же так!!!
Он не пытался её успокаивать: пока Элайза ломала в рыданиях руки, Стаггер перед зеркалом завязывал шейный платок. Каменно молчал. А закончив одеваться, поцеловал девушку в лоб и направился к дверям. Но, повернув уже ручку, спросил:
- Ты знаешь, где растёт такой шиповник? Если я покажу, пойдёшь за мной?..
...- Поначалу я был очарован ею, но вскоре нежные чувства оказались вытеснены презрением почти до ненависти, и я понял, что должен сделать.
В последний день я взял её с собой туда, где шиповник растёт. Изумлению не было предела. Элайза так и оставалась ребёнком с широко распахнутыми глазами. Ей было зябко в тонком платье - сверху лишь короткая шубка, но она так была восхищена, что совсем не обращала внимания на мороз. Щёки раскраснелись... Я стоял у алтаря, опираясь на него. Она спросила "Можно, я сорву один цветок?", и я позволил. Зачем было лишать мою милую радости, последней в её жизни? Потому что камень уже был у меня под пальцами...
...- Какое чудо... - Элайза заворожено проводила пальчиками по лепесткам, а затем прижала к губам цветок. - Боже мой, они прекрасны...
Она обернулась к Стаггеру, и у того на миг дрогнуло сердце - так прекрасна была малышка. Но лишь на миг - затем пришла волна холодной, твёрдой, уверенной ненависти.
- Я люблю тебя, - шепнули нежные, нежнее лепестков шиповника, губы, и в порыве чувств девушка обняла Стаггера.
- Элайза...
"Элайза... Я отпущу тебя, да и сам буду отомщён. На небесах ангелы встретят тебя с распростёртыми объятьями и примут в свой сонм - нет на тебе греха, и через мой очистишься. Ты поймёшь позже, что я был прав. Всё-таки любопытно было бы знать: что же за нужда выбросила тебя на панель выпрашивать грязные монеты в обмен на твоё сахарно-нежное тело? Увы - мне этого уже не узнать. Ты прекрасна, сладкое дитя, пленница нищеты, её несчастная жертва, но оставалась бы такой недолго, ибо в один прекрасный день тебя навестила бы Смерть в облике старого разлагающегося сифилитика и отметила бы своей печатью. Провалившийся нос, язвы, тлен внутри живого - это ожидало бы тебя, малышка... А пока ты прекрасна, мой нежный дикий шиповник. Я безмерно счастлив и благодарен, что единственный цветок твой довелось сорвать мне. Элайза, ты останешься такой навсегда - цветущей и юной... Элайза..."
- Красавица должна умереть, - тихо и отчётливо вынес приговор Стаггер.
... - Я устроил Элайзу на последнем ложе, вложил ей в губы цветок, тот самый, что она покрывала поцелуями - думаю, ей было приятно. Разве только немного зябко...
... - Понимаешь, Триша, он не был огорчён, он не раскаивался. Он выглядел человеком, уверенным в абсолютной правоте своего поступка. Он улыбался. И там даже не пахло помешательством либо нервным расстройством - Стаггера признали психически здоровым.
В камине уютно потрескивал огонь, Патриция потерянно смотрела на пляску рыжих огоньков и теребила в руках шёлковую закладку. Наконец, спросила:
- Что с ним стало, Чарли?
- Он попросил высшую меру наказания. Его повесили два часа назад.
- Господи!.. - закладка, спланировав, угодила на угли и, вспыхнув ярко, сгорела в один момент.
- Я сохраню этот бутон в память о несчастной. В Скотланд-Ярде бедняжку прозвали Шиповник, но имя её было Элайза Дэй...
зима 2008-27.09.2009
Elisa Day was a prostitute from a run down part of New York. A rich man from out of town fell in love with her not knowing that she was "working lady." He thought that she was poor and the money that she asked for was to feed herself or her family and that by giving her this treatment he thought that she would marry him and go with him. The gentleman went looking for her and went to her house where another prostitute told him where she would be. he went to the local public house where he saw her coming out with another man and taking money from him for her services. He plotted to confront her to find out what or who she really was. The couple met and he begged her to quit what she was doing but she refused so he pretended that he understood and took her to a river where he hit her and drowned her. The rose was the first flower the gentleman gave her and it is true that he placed one between her teeth when he killed her. The gentleman was never found but the body of Elisa was found in marshes where she was floating with the rose. To this day roses still grow and it is still said today that the spirit of Elisa tends to the flowers every day.
@темы: писульки
-
-
27.10.2009 в 23:34Да, и ещё раз - откуда такая страсть к эротике?
-
-
28.10.2009 в 19:19-
-
28.10.2009 в 19:36-
-
28.10.2009 в 23:18-
-
29.10.2009 в 14:05Кстати, по-моему, Агатой пахнет... Красная Шапочка...
-
-
29.10.2009 в 23:32нифига это не АК. это однозначно Ник Кейв) он и только он =)
-
-
30.10.2009 в 17:26Так вот. Вообще-то интересно - парралельные ощущения презрения "почти до ненависти" и жертвенности по отношению к девушке. При этом главный герой психически нормален. Странный перекос какой-то...
-
-
31.10.2009 в 17:18-
-
31.10.2009 в 17:19-
-
31.10.2009 в 18:43-
-
31.10.2009 в 23:47-
-
01.11.2009 в 14:20-
-
05.04.2010 в 12:29мну понравилось as is. вот.
-
-
05.04.2010 в 12:46