Если твирь заместо крови - Язва не возьмёт...
Прошу прощения: выложенный до этого кусок оказался недоправленым. Приношу извинения.
5С начала войны сестричество госпитальерок пополнялось дамами и барышнями из разных слоёв общества. Сама императрица и великие княжны — все четыре, даже меньшая, Александра, которой в ту пору шёл пятнадцатый год, - в стремлении исполнить свой гражданский и духовный долг, облачились в форму и служили в лазаретах.
Облачение по строгости напоминало монашеское, только вместо подрясника одевалось платье простого кроя: зимою тёмно-синее шерстяное, летом — из светлого ситца. Поверх платья — белый передник с карманами и белый же апостольник. В смирении и строгости утоляли сёстры страданиях болящих и зачастую гибли вместе с ними под градом снарядов и пуль...
Пересыпая в памяти песчинки-мгновения, Доктор неоднократно задумывался над тем, каким же мужеством необходимо обладать, чтобы, оставив мирную жизнь, подвергнуть себя опасности во имя служения ближнему своему. И пусть даже устав ордена не предполагал обязательного пожизненного служения... Доктор видел сам, что такое война, и потому вдвойне преклонялся перед решением сестёр.
Лето постепенно перевалило за середину и уже близилось к завершению. Погода вдруг переменилась, стало прохладно, частые ливни превратили дороги в раскисшее месиво. За последние недели фронт продвинулся на пятьдесят километров западнее, и санитарная рота отступала вместе с полком.
На попечении сестёр милосердия оставалось около пятнадцати человек — раненые во время последней атаки, либо те, кого опасно было перемещать. Среди последних по несчастливой случайности оказался молоденький подпоручик Петя Крейцер, который свалился с лошади — лопнула сгнившая от сырости подпруга, - да так, что, приложившись головой о камень, четвёртый день метался в горячке. «Вот-вот отойдёт...» - шептались сёстры, но из последних сил он всё жил и жил.
Единственное, что радовало в госпитальном существовании, это то, что пока хватало морфия, и то, что Даша была рядом.
Даша родилась и выросла в имении под Кобургом. Отец — зажиточный помещик, мать нашла призвание в обучении деревенской ребятни грамоте и счёту, открыла свою школу. С Дашей давали солидное приданое, однако никто не зарился на рябенькую огненно-рыжую барышню. К двадцати годам стало ясно — хорошей партии ей не сделать, и утешение своё она стала искать в другом. С началом войны сама попросила назначение на фронт. Довелось ей побывать и в Тавриде под Акъяром в осаду, а после того, как город пал, оказалась тут, далеко-далеко от обоих морей: северного и южного.
6 Это была оглушительно тихая ночь... Весь день парило, в палатках было душно, как в аду. Раненые постоянно просили пить, и сестра на посту каждый час наполняла кувшин свежей водой. Все как избавления ожидали ливня, но его всё не было и не было... Не выдержав, Доктор позволил себе снять мундир и расстегнуть две пуговицы на вороте гимнастёрки.
Тут отлетел в сторону край полога.
- Доктор, Крейцер кончается!
Доктор, натягивая на ходу мерзкий жёсткий мундир, бросился в палатку лазарета.
Подпоручик Петя Крейцер агонизировал. Весь в холодном поту, он содрогался в конвульсиях. Сквозь хриплое частое дыхание едва можно было разобрать, что зовёт он маменьку, сестру Лизу... Зрачки расширились до предела и закрыли полностью радужину, превратили глаза в два глубоких чёрных пятна. Сестра Марта пыталась удержать на лбу несчастного пузырь со льдом: «Тише, тише, миленький...». В последний миг взгляд его стал вдруг осмысленным, Петя крикнул жалобно «Мама!..» и затих.
- Половина одиннадцатого, - глухо сказал Доктор, взглянув на часы, и на выходе бросил через плечо: - Сестра Марта, напишите родным.
Было тихо и жарко... Даже цикады молчали, хотя прежде от их концертов воздух трещал, как молотилка. Вечерняя заря догорала — лишь самый край неба за рекой едва заметно отличался по алому свечению. И, проводив взглядом последний отблеск, Рихарт затушил папиросу и растёр каблуком окурок.
«Спать...».
До своей палатки он не дошёл.
- Даша, что с тобой?
Положил ей руку на плечо — плечо тряслось мелкой дрожью.
- Петю жалко. Глупо так... Обидно...
Прежде Доктору не доводилось видеть, чтобы Даша плакала: даже во время самых страшных и тяжёлых операций, когда раненый умирал у неё на руках от боли, если не хватало морфия — даже тогда она с каменным лицом, сжав зубы, не роняла ни слезинки, синие глаза были сухи. А тут...
Он присел рядом на лавку, задел ладонью её ладонь — Даша вцепилась в пальцы, как в спасательный круг, чего прежде себе не позволяла.
- Я очень устала, очень.
- Пойдём, я тебя провожу...
- Нет... Я не о том. Не о сейчас...
- Понял...
И они замолкли: рука в руке, бок о бок на хлипкой лавочке над обрывистым берегом. От чужих глаз их прикрывал лозняк, оплетённый диким вьюнком. Даша притихла; «Наплакалась вволю, вот и задремала, бедняжка...». Его и самого клонило в сон от томительной духоты и тяжёлого аромата вьюнков.
И тут, разрывая ночь, вспышка, грохот тысячи булыжников — в небе, вокруг!!!
- Тише, тише, Даша. Это гром...
Под порывом ветра затрепетали испуганные листья, всё громче и громче, и вот — первые капли грянули оглушительное стакатто. Сразу стало зябко, и Доктор набросил на плечи Даше свой мундир со знаками отличия.
- Пойдём?
Она помотала головой.
Снова молния — теперь с сухим треском над самой головой — заставила вздрогнуть самого Доктора.
А Даша вдруг засмеялась.
- Пойдём. Я хочу под дождь
- Это опасно. Вдруг разряд?
- Бьёт пока далеко. Пожалуйста, одну минуточку.
И, взметнув светлой юбкой в темноте, припустила по лугу. Оступилась, упала.
- Вот глупая! - беззлобно сказал Доктор и побрёл её поднимать, а Даша хохотала во весь голос — или снова рыдала? Сквозь шум дождя и не разобрать...
Внезапно в небе зажглось. Но то была уже не молния — на высоте десятка саженей над землёй зависло три светящихся шара и медленно-медленно опадали вниз. Грохнуло совсем рядом.
«Атака? Так близко? Военные части ведь в другой стороне... Не станут же палить по расположению госпиталя!..».
И тут среди ударов капель воды Доктор различил тихий, едва уловимый свист. Он нарастал с невероятной скоростью, и вот, это уже не свист, а ввинчивающийся в черепную коробку рёв, всё ниже и ниже, всё ближе, всё громче... «Снаряд. Дальнобойный. Эль-двадцать...» - мелькнуло в голове. Даша тоже замерла, завороженно глядя вверх, а платье в зареве осветительных снарядов наливалось оранжевым...
Это длилось мгновения. Она не успела даже встать. Он не успел даже шевельнуться. Взрывом Доктора отбросило к кустам, оглушило, отбило способность мыслить. Уже потом, когда рассвело, когда его подняли и понесли, он открыл глаза и, проплывая мимо окровавленного клуба смешанных с землёй тряпок, мимо пламенеющего рыжиной пушистого облака, ясно увидел и понял всё.
Мир рухнул в чёрную липкую пучину.
7- Светает... - пустым голосом сказал Стефан Игорь.
«Ну и что?..».
Потолок и четыре стены. Прямоугольное окно. Нары. Два незнакомых прежде человека. И третий присел на краешек табурета — безносая невеста Смерть.
Мальчишка был тих и спокоен — даже руки не тряслись. Из глаз пропал горячечный огонь. За ночь он успел уговорить себя, приготовить к необычному венчанию — он был уже наполовину там.
Пожалуй, оставалось самое тягостное — дождаться шагов в коридоре и лязга замка. Но сейчас уже всё равно. Только хотелось, чтобы это случилось не в казематах, а на воздухе. И поскорей...
Их вывели во внутренний дворик, в стенах его пестрели выбоины, как дырки в сыре. Было зябко. Шеренга солдат, перепоясанных крест-накрест белым, серое небо. Кажется, Игорь попросил не завязывать ему глаза, и капрал покладисто убрал чёрный шарф.
Вдруг резко стало трудно дышать, мигом накатил тянущий душу страх и окоченели пальцы, словно в отместку за равнодушное ожидание конца. Доктор судорожно рванул ворот гимнастёрки, зацепился за шнурок на шее. Тот, сопревший от постоянного тепла и влаги, податливо расползся на нитки.
У ног глухо звякнуло.
А затем...
Затем снова провал в памяти. Он очнулся сидя на стуле в обшарпанном кабинете. На столе перед ним лежал его армейский жетон с «выпивающей тёщей». Суровый вопрошающий голос. Затем вмешался вкрадчивый высокий.
- Почему вы сразу не доложили, что вы не военный?
- Господин ротмистр, позвольте... Он был контужен, на допросах не отвечал...
Капрал, вы идиот!.. Представьте, в какой скандал вылился бы ваш этот «показательный расстрел»!.. Все эти ваши... педагогические акции... Профанация!..
Бухнуло. Стол вздрогнул, медальон подскочил.
- Вы слышите меня? Как ваше имя? Помните?
- Рихарт... Орландо Дитрих Рихарт, - сбиваясь проговорил доктор. - Рота СП-12, старший медик. Лейтенант.
- Лейтена-ант... Да из вас же, лекарей, лейтенанты как из... сопли пуля. Оружие хоть дали?
Доктор мотнул головой.
- С рукой что? Пытали?
- Нет, - он сглотнул липкую слюну, едва не задохся снова. - Зацепило .
- Пыток мне ещё тут не хватало... - буркнул ротмистр и громко окликнул: - Капрал!
- Да, господин ротмистр!
- Оформите его в лазарет. А затем — переводную в поселение.
- В общее, господин ротмистр?
- Упаси вас небо! Медик же. В Òрлов. Там — господа офицеры. Знакомых ещё встретите. А, Рихарт?
Тот медленно перевёл взгляд за окно. Тело Игоря успели убрать. Покойся с миром, мальчик.
В сером квадрате, расчерченном решёткой, появился подсвеченный неумытым сентябрьским солнцем край...
5С начала войны сестричество госпитальерок пополнялось дамами и барышнями из разных слоёв общества. Сама императрица и великие княжны — все четыре, даже меньшая, Александра, которой в ту пору шёл пятнадцатый год, - в стремлении исполнить свой гражданский и духовный долг, облачились в форму и служили в лазаретах.
Облачение по строгости напоминало монашеское, только вместо подрясника одевалось платье простого кроя: зимою тёмно-синее шерстяное, летом — из светлого ситца. Поверх платья — белый передник с карманами и белый же апостольник. В смирении и строгости утоляли сёстры страданиях болящих и зачастую гибли вместе с ними под градом снарядов и пуль...
Пересыпая в памяти песчинки-мгновения, Доктор неоднократно задумывался над тем, каким же мужеством необходимо обладать, чтобы, оставив мирную жизнь, подвергнуть себя опасности во имя служения ближнему своему. И пусть даже устав ордена не предполагал обязательного пожизненного служения... Доктор видел сам, что такое война, и потому вдвойне преклонялся перед решением сестёр.
Лето постепенно перевалило за середину и уже близилось к завершению. Погода вдруг переменилась, стало прохладно, частые ливни превратили дороги в раскисшее месиво. За последние недели фронт продвинулся на пятьдесят километров западнее, и санитарная рота отступала вместе с полком.
На попечении сестёр милосердия оставалось около пятнадцати человек — раненые во время последней атаки, либо те, кого опасно было перемещать. Среди последних по несчастливой случайности оказался молоденький подпоручик Петя Крейцер, который свалился с лошади — лопнула сгнившая от сырости подпруга, - да так, что, приложившись головой о камень, четвёртый день метался в горячке. «Вот-вот отойдёт...» - шептались сёстры, но из последних сил он всё жил и жил.
Единственное, что радовало в госпитальном существовании, это то, что пока хватало морфия, и то, что Даша была рядом.
Даша родилась и выросла в имении под Кобургом. Отец — зажиточный помещик, мать нашла призвание в обучении деревенской ребятни грамоте и счёту, открыла свою школу. С Дашей давали солидное приданое, однако никто не зарился на рябенькую огненно-рыжую барышню. К двадцати годам стало ясно — хорошей партии ей не сделать, и утешение своё она стала искать в другом. С началом войны сама попросила назначение на фронт. Довелось ей побывать и в Тавриде под Акъяром в осаду, а после того, как город пал, оказалась тут, далеко-далеко от обоих морей: северного и южного.
6 Это была оглушительно тихая ночь... Весь день парило, в палатках было душно, как в аду. Раненые постоянно просили пить, и сестра на посту каждый час наполняла кувшин свежей водой. Все как избавления ожидали ливня, но его всё не было и не было... Не выдержав, Доктор позволил себе снять мундир и расстегнуть две пуговицы на вороте гимнастёрки.
Тут отлетел в сторону край полога.
- Доктор, Крейцер кончается!
Доктор, натягивая на ходу мерзкий жёсткий мундир, бросился в палатку лазарета.
Подпоручик Петя Крейцер агонизировал. Весь в холодном поту, он содрогался в конвульсиях. Сквозь хриплое частое дыхание едва можно было разобрать, что зовёт он маменьку, сестру Лизу... Зрачки расширились до предела и закрыли полностью радужину, превратили глаза в два глубоких чёрных пятна. Сестра Марта пыталась удержать на лбу несчастного пузырь со льдом: «Тише, тише, миленький...». В последний миг взгляд его стал вдруг осмысленным, Петя крикнул жалобно «Мама!..» и затих.
- Половина одиннадцатого, - глухо сказал Доктор, взглянув на часы, и на выходе бросил через плечо: - Сестра Марта, напишите родным.
Было тихо и жарко... Даже цикады молчали, хотя прежде от их концертов воздух трещал, как молотилка. Вечерняя заря догорала — лишь самый край неба за рекой едва заметно отличался по алому свечению. И, проводив взглядом последний отблеск, Рихарт затушил папиросу и растёр каблуком окурок.
«Спать...».
До своей палатки он не дошёл.
- Даша, что с тобой?
Положил ей руку на плечо — плечо тряслось мелкой дрожью.
- Петю жалко. Глупо так... Обидно...
Прежде Доктору не доводилось видеть, чтобы Даша плакала: даже во время самых страшных и тяжёлых операций, когда раненый умирал у неё на руках от боли, если не хватало морфия — даже тогда она с каменным лицом, сжав зубы, не роняла ни слезинки, синие глаза были сухи. А тут...
Он присел рядом на лавку, задел ладонью её ладонь — Даша вцепилась в пальцы, как в спасательный круг, чего прежде себе не позволяла.
- Я очень устала, очень.
- Пойдём, я тебя провожу...
- Нет... Я не о том. Не о сейчас...
- Понял...
И они замолкли: рука в руке, бок о бок на хлипкой лавочке над обрывистым берегом. От чужих глаз их прикрывал лозняк, оплетённый диким вьюнком. Даша притихла; «Наплакалась вволю, вот и задремала, бедняжка...». Его и самого клонило в сон от томительной духоты и тяжёлого аромата вьюнков.
И тут, разрывая ночь, вспышка, грохот тысячи булыжников — в небе, вокруг!!!
- Тише, тише, Даша. Это гром...
Под порывом ветра затрепетали испуганные листья, всё громче и громче, и вот — первые капли грянули оглушительное стакатто. Сразу стало зябко, и Доктор набросил на плечи Даше свой мундир со знаками отличия.
- Пойдём?
Она помотала головой.
Снова молния — теперь с сухим треском над самой головой — заставила вздрогнуть самого Доктора.
А Даша вдруг засмеялась.
- Пойдём. Я хочу под дождь
- Это опасно. Вдруг разряд?
- Бьёт пока далеко. Пожалуйста, одну минуточку.
И, взметнув светлой юбкой в темноте, припустила по лугу. Оступилась, упала.
- Вот глупая! - беззлобно сказал Доктор и побрёл её поднимать, а Даша хохотала во весь голос — или снова рыдала? Сквозь шум дождя и не разобрать...
Внезапно в небе зажглось. Но то была уже не молния — на высоте десятка саженей над землёй зависло три светящихся шара и медленно-медленно опадали вниз. Грохнуло совсем рядом.
«Атака? Так близко? Военные части ведь в другой стороне... Не станут же палить по расположению госпиталя!..».
И тут среди ударов капель воды Доктор различил тихий, едва уловимый свист. Он нарастал с невероятной скоростью, и вот, это уже не свист, а ввинчивающийся в черепную коробку рёв, всё ниже и ниже, всё ближе, всё громче... «Снаряд. Дальнобойный. Эль-двадцать...» - мелькнуло в голове. Даша тоже замерла, завороженно глядя вверх, а платье в зареве осветительных снарядов наливалось оранжевым...
Это длилось мгновения. Она не успела даже встать. Он не успел даже шевельнуться. Взрывом Доктора отбросило к кустам, оглушило, отбило способность мыслить. Уже потом, когда рассвело, когда его подняли и понесли, он открыл глаза и, проплывая мимо окровавленного клуба смешанных с землёй тряпок, мимо пламенеющего рыжиной пушистого облака, ясно увидел и понял всё.
Мир рухнул в чёрную липкую пучину.
7- Светает... - пустым голосом сказал Стефан Игорь.
«Ну и что?..».
Потолок и четыре стены. Прямоугольное окно. Нары. Два незнакомых прежде человека. И третий присел на краешек табурета — безносая невеста Смерть.
Мальчишка был тих и спокоен — даже руки не тряслись. Из глаз пропал горячечный огонь. За ночь он успел уговорить себя, приготовить к необычному венчанию — он был уже наполовину там.
Пожалуй, оставалось самое тягостное — дождаться шагов в коридоре и лязга замка. Но сейчас уже всё равно. Только хотелось, чтобы это случилось не в казематах, а на воздухе. И поскорей...
Их вывели во внутренний дворик, в стенах его пестрели выбоины, как дырки в сыре. Было зябко. Шеренга солдат, перепоясанных крест-накрест белым, серое небо. Кажется, Игорь попросил не завязывать ему глаза, и капрал покладисто убрал чёрный шарф.
Вдруг резко стало трудно дышать, мигом накатил тянущий душу страх и окоченели пальцы, словно в отместку за равнодушное ожидание конца. Доктор судорожно рванул ворот гимнастёрки, зацепился за шнурок на шее. Тот, сопревший от постоянного тепла и влаги, податливо расползся на нитки.
У ног глухо звякнуло.
А затем...
Затем снова провал в памяти. Он очнулся сидя на стуле в обшарпанном кабинете. На столе перед ним лежал его армейский жетон с «выпивающей тёщей». Суровый вопрошающий голос. Затем вмешался вкрадчивый высокий.
- Почему вы сразу не доложили, что вы не военный?
- Господин ротмистр, позвольте... Он был контужен, на допросах не отвечал...
Капрал, вы идиот!.. Представьте, в какой скандал вылился бы ваш этот «показательный расстрел»!.. Все эти ваши... педагогические акции... Профанация!..
Бухнуло. Стол вздрогнул, медальон подскочил.
- Вы слышите меня? Как ваше имя? Помните?
- Рихарт... Орландо Дитрих Рихарт, - сбиваясь проговорил доктор. - Рота СП-12, старший медик. Лейтенант.
- Лейтена-ант... Да из вас же, лекарей, лейтенанты как из... сопли пуля. Оружие хоть дали?
Доктор мотнул головой.
- С рукой что? Пытали?
- Нет, - он сглотнул липкую слюну, едва не задохся снова. - Зацепило .
- Пыток мне ещё тут не хватало... - буркнул ротмистр и громко окликнул: - Капрал!
- Да, господин ротмистр!
- Оформите его в лазарет. А затем — переводную в поселение.
- В общее, господин ротмистр?
- Упаси вас небо! Медик же. В Òрлов. Там — господа офицеры. Знакомых ещё встретите. А, Рихарт?
Тот медленно перевёл взгляд за окно. Тело Игоря успели убрать. Покойся с миром, мальчик.
В сером квадрате, расчерченном решёткой, появился подсвеченный неумытым сентябрьским солнцем край...
@темы: von Dietrich, писульки, мозаика
-
-
08.11.2011 в 21:40Дашу жалко.
-
-
08.11.2011 в 21:43А вообще "ПЗ" оказалась таким флэшбэком неожиданно для самой меня - этакий обоснуй для сумрачной натуры Доктора.
-
-
08.11.2011 в 21:56Честно говоря, сначала думала, что это будет именно конец его истории. ...
А это же уже конец флэшбэка?
*может, тебя прямо на целую книгу хватит)*
-
-
08.11.2011 в 22:36читать дальше
-
-
08.11.2011 в 22:50А ты же напишешь еще?
*я кракозябра, нормально даже спасибо сказать не могу, но еще читать хочу >.<
-
-
08.11.2011 в 22:53-
-
08.11.2011 в 22:57-
-
08.11.2011 в 23:10-
-
08.11.2011 в 23:18-
-
08.11.2011 в 23:32