читать дальшеЭто была воистину волшебная ночь — спокойная, совсем, как до войны. Воздух мягкий от тумана. Шелест молодой листвы и надрывный ор соловья, как будто он оглох от взрывов и не слышал, что атаки закончились, как будто хотел откричаться за всё время, что в небе по ночам свистели снаряды.
Это была оглушительно тихая ночь.
Полевой госпиталь погрузился в сон, только горели ночники на столиках сестёр да изредка кто-нибудь шептал пересохшими губами: «Пить...».
Второй день не разгибаясь над столом... Над развёрстыми животами, над оторванными ногами, в петлях кишок, в кровавом месиве... Сейчас самый момент упасть и забыться на время выдавшегося затишья, отдохнуть, но, видимо, внутренние запасы были мобилизованы настолько, что теперь даже не тяжелели веки. Доктор сидел на земле, подстелив плащ, и курил, прикрыв воспалённые глаза — резало так, словно в них песку насыпали.
Он ненавидел войну всеми фибрами души: до нервного отвращения, до передёргивания, и сам же вызвался добровольцем в полевой госпиталь и о своём выборе не жалел. Кажется, это и называется «долг чести», а иначе — много ли от неё проку? «Я немного повоюю и вернусь домой,» - пообещал он совести, когда закрывал за собой дверь, и уже в тот момент твёрдо знал, что «немного» растянется до конца, если повезёт — до победы.
За последние годы наука и техника шагнули далеко вперёд, на смену мечам, бомбардам и мушкетам пришли военизированные зеппелины-бомбомёты, ипритовый туман и снаряды, начинённые мириадами опаснейших микробиальных партикул. Оболочки их из прочной керамики таили в себе неотвратимую смерть, и когда нашпигованные осколками солдаты начинали гнить заживо изнутри, из ран, спасти их не могло даже чудо. Это было одновременно мерзко и страшно, и в то же время поразительно завораживало: неужто человеческий разум оказался силён настолько, чтобы заставить служить себе этих грозных невидимок?
Нет... Ни в коем случае нельзя давать себе слабину — таким восхищаться недопустимо, особенно раз уж тебе довелось стать лекарем, латающим раны и возвращающим жизнь...
На посту горела лампа, выхватывая из полумрака копну пылающе-рыжих волос: сестричка задремала, опустив голову на стол, придавила локтем платок, вот он и сполз. И, конечно же, это была сестра Даша: молчаливое создание, конопатая, как кукушкино яйцо и от этого очень некрасивая в своём белоснежном чепце-апостольнике, открывающим только лицо, - у кого ещё могла быть столь вызывающая рыжесть, как не у неё? Сколько Доктор ни силился, он не мог вспомнить её голос: лишь пару раз слышал, как Даша тихонько переговаривается с ранеными да напевает себе под нос, щипая корпию.
Соловей голосил как ненормальный, разливаясь во все коленца...
От неяркого света лампы казалось, что вся причёска госпитальерки охвачена пламенем, и тут Доктору ужасно захотелось дотронуться до этого живого огня, ощутить как дрогнут податливо рыжие кудряшки под его ладонью, и он не сумел удержаться от искушения... Даша вскинулась, заморгала опухшими со сна глазами.
- Ступайте отдыхать... Я пришлю вам смену... - только и смог пробормотать сконфуженный Доктор.
И, вернувшись в свой закуток, уснул, едва коснувшись щекой подушки.
@темы:
Последняя заря,
писульки,
мозаика
-
-
15.10.2011 в 23:49И чтобы до конца!)
-
-
15.10.2011 в 23:56-
-
19.10.2011 в 02:29