Саднило пропоротое копьём бедро, ну да ладно — заживёт. Хуже, что конь захромал на переднюю ногу — никак на шип напоролся. А бой этот стал последним чуть не для третьей части кошуна - отряда: лежат теперь молодцы, щерятся провалами ртов в кровавой пене да опустевшими очами ввысь пялятся. А кто верхом удержался, и ходят вокруг по полю брани кони, а на золочёных сёдлах у них мертвецы сидят, понурившись. Плохо... Ой как плохо... Мёртвым-то ладно — у пращуров уже небось встречают их, угощают мёдом да веселятся. А вот то, что войско проплешинами светится — так от того радости не много.
Вдруг тяжко стало плечам под панцирем, устали плечи, ноют... Пальцы тетивой изрезаны, рукава шёлковые кровью сочатся — хоть выжимай. А больше всего тянет сейчас спешиться да к земле-матушке лицом прижаться и дышать глубоко, чтобы от полынной горечи слёзы полились... Горькая полынь степная, как победа нынешняя...
Ведь верила, что не нарушит уговор Соянчи-бай, что не станет до будущей весны копья в их сторону обращать. А вышло-то, что зря дары были богатые, зря упряжь тонкую подносила, соболей да куниц зря сама выбирала получше, чтоб не совестно было, зря скакунов найрезвейших отдала — лежат теперь с порезаными ногами, с черепами проломленными. Подобивать бы, чтоб не мучались — плач лошадиный над полем стелется да кровавым следом по сердцу течёт. Дитя рыдает — и то не так больно: что жалеть? Жизнь не пожалеет. Мальчик вырастет, станет воином — где уж тут плакать? Девочка вырастет — и на её долю хватит горя.
Тут зовут — в юрте бая дочь нашли. Одна из всего стойбища, видно, и уцелела...
По-хорошему и её прирезать следовало бы за клятвопреступника-отца да чтоб одна не оставалась без роду-племени: куда ей теперь? И так померла бы скоро. Только дрогнуло в груди что-то, не позволило руке меч опустить на голую шейку. Спрятался меч в ножны.
Ох и перепугалась же мелочь, трясётся, глаза распахнуты на пол-лица, не глаза — глазищи! Как у оленя перед закланием... Того и гляди — обмочится со страха. А на руках притихла, не верещит уже, только всё к косам тянется пальчиками. И лёгкая, как щенок...
Так и пошло с той поры: сперва в седле впереди, а затем и поруч, на своём коне, следовала с Королевной Сингил, «сестричка». Спали в одной постели, ели с одного куска: сперва одна отрежет, другой в рот положит, затем вторая так же накормит. Словно и не помнили обе, что было тем днём, когда полегли воины Кадын да Воронок захромал...